Полковник снова перекрестился на одинокий образ, теперь уже широко, решительно, с земным поклоном — «Господи, сим знамением победиши!» — и вышел из камеры.
Через несколько минут адвокату предоставили новую одежду, вернули и конфискованные вещи, и деньги, после чего, принеся теперь уже официальные извинения и закрыв начатое было дело, объяснили, как следует вести себя в ожидании шефа.
— Господин Думанский, вам пока необходимо оставаться у нас — теперь уже в качестве соратника. Полковник Шведов велел передать лично, что в город вам сейчас категорически опасно выходить и необходимо дождаться его в одиночной камере для дальнейших совместных действий по известному делу. Всё, что вы пожелаете, вам будет доставлено, — сообщил правоведу поручик, еще недавно «с пристрастием» допрашивавший его. — Сожалею, что так произошло, — неизбежные издержки нашей службы-с. А пока, прошу вас, пройдите осмотр у врача — вас проведут. Честь имею! — напоследок откозырял офицер, когда нижний чин, бережно помогая Думанскому, выходил с ним в коридор.
Адвокат ответил сухо — кивком головы.
За окнами известного любому петербуржцу здания у Пантелеймоновского моста уже начинало темнеть, когда шеф сыскной полиции вернулся в Департамент, и, открыв дверь камеры, первым делом увидел Думанского, которого сморило на узкой казенной койке, поверх суконного солдатского одеяла. Он осторожно коснулся плеча спящего коллеги, но и этого было вполне достаточно для того, чтобы поднять Думанского, который давно уже не спал, а в состоянии тревожной полудремы ожидал прихода полковника с указаниями о дальнейших действиях.
Сказать, что Шведов был до крайности расстроен, значило бы не сказать ничего. Так, наверное, мог бы выглядеть человек, нечаянно заглянувший в бездну ада.
— Надеюсь, Викентий Алексеевич, вам удалось соснуть хотя бы пару часов. К сожалению, больше времени на отдых предоставить не могу. Необходимо немедленно вернуться к делам! — с ходу скороговоркой выпалил Шведов. — Ваши сведения оказались еще более серьезными, чем я представлял себе из разговора. Добытая вами документация носит столь угрожающий характер и действительно свидетельствует о политической катастрофе такого масштаба, что мы должны просить личной аудиенции у Государя Императора! Видите ли, я не могу предпринимать какие-либо действия самостоятельно, это слишком большая ответственность, да и не в моих полномочиях. Поэтому мне для начала необходима срочная встреча с ротмистром Семеновым. Вы хоть сами понимаете, что нашли? Настоящая бомба! Эх, если бы эти бумаги попали к нам хотя бы несколько лет назад, мы смогли бы задушить эту скверну в самом зародыше… Теперь-то мне все понятно! — заметил Алексей Карлович, натягивая лайковые перчатки и при этом аккуратно расправляя каждый пальчик. — Чудовищный взрыв, точнее разрыв пополам Семеновского моста, с кровавым месивом и убийством прокурора города — я предполагаю, тоже ваших рук дело, Викентий Алексеич?
— А что мне оставалось, коллега? Я ведь заранее узнал о странных сборищах в доме Мансуровых, и у меня не было времени для рефлексии. В первую очередь я ставил перед собой задачу любым способом выкрасть свое тело — выкрасть самозванца, этого оборотня, и вернуть мое тело.
— А вам не приходило в голову, что от такого взрыва погибнет масса людей, в конце концов, вы сами и ваше подлинное тело тоже?
— В таком положении трудно все точно взвесить. Я определенно знал, что мне нужно, но почти не представлял, как этого добиться, каков будет итог нападения. А убитые боевики… Пребывание в шкуре закоренелого бандита ожесточает, Алексей Карлович! Признаться, я испытывал большую жалость к невинным лошадкам, чем к этим слугам врага рода человеческого.
— Звучит патетически, точно слова самого Дениса Давыдова…
— Мне бы еще его неистовых гусар, тогда бы хватило сил без чьей-либо помощи раздавить это осиное гнездо мистиков-русоненавистников! — Думанский распалился не на шутку.
— А между тем, — резонно заметил шеф сыскной полиции, — вокруг вас были не менее отъявленные мерзавцы, чем эти масоны. Трудно представить, дражайший Викентий Алексеич, как вы сохраняли самообладание в подобном, прямо скажем, дурном обществе, — преклоняюсь! Кстати, если подумать, стоило бы вашему — простите, конечно же, кесаревскому — «послужному списку» дать ход, то за все его преступления вас в течение года пришлось бы на эшафот водить.
Думанский усмехнулся:
— С вашим черным юмором писать бы новеллы в духе Эдгара Поэ! Только не забывайте, что для полного исполнения приговора нужно было бы, чтобы у меня всякий день отрастала бы новая голова, как у Змея Горыныча, или, если вам угодно, Лернейской гидры. Смотрите-ка, почти эпический сюжет получается!
— Да вы не волнуйтесь так, коллега, добытый вами сверхважной информации достаточно для оправдания преступлений любого Емельки Пугачева. Даже если вы останетесь «Кесаревым» (чего я вам искренне не желаю), я лично гарантирую вам, бесценный вы наш, полное оправдание за все «содеянное» и всяческую сатисфакцию за то, что вам пришлось перенести в последнее время! Я ведь уже ознакомился с перехваченными вами документами, а мои люди успели навести необходимые статистические справки. — Шведов бросил выразительный взгляд на заднее сиденье, где покоился мешок с масонскими папками, обнаруженными в точности с указаниями адвоката на чердаке дома на Гороховой. — И знаете, что выяснилось? Положение-то еще более ужасающее, чем вы мне обрисовали: «без вести» осевших в Российской Империи иностранных подданных оказалось куда больше, чем пересекших границу в обратном направлении, вскоре нас наверняка ждут новые находки чудовищных тайных могильников не только в столицах, но и в провинции. Что же касается списков реинкарнированных (слово-то какое — русский язык едва с ним справляется!) и прочих документов, которые я успел просмотреть, это, батенька, такая информационная бомба под святая святых нашего Богоспасаемого Отечества, что их возможно передать только самому Государю, предварительно, конечно, поставив в известность ротмистра Семенова, коль уж он назначен курировать всю операцию.