Последний иерофант. Роман начала века о его конце - Страница 147

147

Удар о каменный пол на некоторое время лишил Думанского способности воспринимать окружающую действительность. Перед глазами вспыхнул и погас сноп ослепительных искр. «Голова… Кажется, я сильно рассадил голову… С такой высоты немудрено. Слава Богу, что не насмерть!» Думанский уже не ощутил физической боли — только леденящий страх: сплетенные мертвой хваткой в единый клубок три тела, затягиваемые бешеным водоворотом, низвергались в огнедышащую, стенающую бездну.

Очнувшись, перелицованный адвокат обнаружил, что лежит в неком подобии круглого помещения, пол и стены которого выстланы в шахматном порядке керамической плиткой, а стены сложены из грубых каменных плит, холодных и скользких от сырости. «Проклятье! Знакомое место — именно здесь тогда все и произошло… Всё и вся возвращается на круги своя!» Рядом, нелепо завалившись на бок, лежала коляска, колеса которой еще вращались, буддийски напоминая о вечном повторении оборотов судьбы. Гуляев, судя по всему, выпавший из нее при падении, не подавал признаков жизни. Сверху продолжало раздаваться низкое монотонное пение, сладковатый дурманящий опиумный дым ощущался даже здесь — на глубине в добрых три этажа! Судя по всему, падение двух главных участников ритуала и незваного гостя так и не привлекло ничьего внимания. Все будто находились под гипнозом, завороженные собственным пением — повторением одних и тех же непонятных фраз.

Отыскав глазами бесчувственное, «опустевшее» тело адвоката Думанского, Думанский перелицованный бережно усадил столь драгоценную находку в коляску и огляделся в поисках выхода. «Только бы шея у… э-э-э… оказалась не сломана, — поймал он себя на мысли. — А то как же мне тогда жить в таком теле… Но как сейчас выбраться отсюда?»

Дверцы, видневшиеся в стенах друг против друга, не поддавались, но вдоль стен, убегая наверх по спирали, виднелось некое подобие пандуса. Узкий каменный карниз, без перил, но все же это был путь к спасению. Толкая перед собой вверх тяжелую коляску со своим телом, Думанский, не обращая внимания на ссадины и боль в разбитом теле, изо всех сил устремился наверх. Кровь капала со лба, стекая, заливала глаза. В какой-то момент коляска показалась ему легкой. Вкатывая ее на пандус, Викентий Алексеевич бежал так уже около четверти часа, а тот все не заканчивался. Но, едва подняв глаза, Думанский удивился еще больше: он по-прежнему находился на дне ужасающей ямы! «Нет, не может быть…» Но и это было еще не самое ужасное. Прямо перед ним, потрясая его собственным пистолетом, воздвигся вдруг во весь свой великанский рост Гуляев! Лицо «благодарного негоцианта» пылало нечеловеческой злобой.

— Иван Демидович! — с мольбой вырвалось из самой глубины существа адвоката. — Я — НАСТОЯЩИЙ Думанский! А эти, кругом, — бесы… Спасайтесь! Да Господи Боже… Спасайтесь же, говорю я вам.

Видел бы он себя со стороны — в жандармском мундире, все под той же бандитской личиной… но душа так и рвалась наружу. А Гуляев был неумолим:

— Я те покажу, как поклеп на добрых людей возводить! Думал, не узнаю тебя, голь воровская?! Я твою мерзкую харю на всю жись запомнил!!! Чуть было на каторгу из-за тебя не угодил!

Огромные лапы архангелогородского детины сомкнулись на шее слабеющего Думанского. «Святый Георгие Победоносче…»

— Отпусти его, Иван Демидыч! — из-за пелены кровавого тумана опять донеслась до боли родная интонация.

На сей раз пришедший в себя оборотень, проворно соскочив с коляски, достал устрашающего ритуального вида нож, лезвие которого было испещрено непонятными магическими символами, и тоже схватил адвоката за горло, отчего все тело последнего выгнулось наподобие живой арки. Правой рукой Думанский наконец-то успел вцепиться в лже-Думанского, но тот моментально развернул беднягу и снова принялся душить, сводя на нет все его прежние усилия. К тому же оборотень наотмашь полоснул адвоката лезвием, нацеливаясь прямо в глаза, и, хотя промахнулся и нож рассек только брови, кровь опять хлынула по лицу. Вконец обессилевший, теряющий зыбкую надежду на спасение, адвокат едва слышно шептал полусвязное:

— Это бесы… Гибель… Господи Боже… Георгий…

— Э нет, шалишь, анафема! — по-звериному проревел отскочивший было Гуляев.

Тут же оглушительно прогремел выстрел — Викентий Алексеевич почувствовал страшный удар и жгучую боль в левом плече, теплое потекло теперь уже по телу, пропитывая ткань сорочки, мундира. В те считаные мгновения, пока плечо не успело онеметь и он мог свободно двигать рукой, Думанский отчаянно рванулся из цепких злодейских объятий. Тогда прогремел второй выстрел. С точностью, которой невозможно было ожидать от невоздержанного, пьяного купчины, Гуляев прострелил адвокату оба плеча! В мгновение ока, и так измученный, Думанский стал беспомощней новорожденного младенца.

«Конец… — отрешенно подумал расстрелянный в упор. — Вот и всё. Сейчас всё, кончится…» Где-то за пределами сознания возгоралась связующая поколения всепоглощающая молитва: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…» Земное готовилось отступить перед Вечностью.

— Уймись, Гуляев, оставь его мне, — произнес над самым ухом жертвы лже-Думанский. — Охолони, говорю! Я сам его прикончу.

Будто услышав эти слова, наверху запели все громче, явно переходя к самой кульминации ритуала. Клубы опиумного дыма затягивали своды и спускались вниз подобно грозовым тучам.

— А ведь я узнал тебя, ямщик безбородый! — добавил оборотень, обращаясь теперь уже к самой жертве. — Хорошо, что ты тогда не умер.

147