Последний иерофант. Роман начала века о его конце - Страница 125

125

— Конечно, беднягу Гольдберга, реинкарнированного в тело Ландау, очень жаль, но надеюсь, что последствия этой истории не коснутся остальных членов ложи, ваше сиятельство, — уже в менее уверенном тоне предположил Решетников.

— Напрасно надеетесь, — оборвал его князь и граф в одном лице. — Ревизионной комиссией самого высшего уровня изъяты уже все документы по делу нашего своекорыстного секретаря, которыми располагала столичная прокуратура и Городская управа Петербурга. Чиновники Министерства внутренних дел начали изъятие документов и из Городской думы! В частности, теперь они осведомлены, что наш городской голова, известный всем наш брат господин Белямов, который, увы, сегодня даже не счел возможным присутствовать на нашем собрании, купил себе «домишко» на углу Екатерининского канала и Невского, якобы за триста тысяч рублей. А домик-то стоит по самым скромным подсчетам два миллиона! Что из этого вытекает? Совершенно верно — налоги в казну не доплачены!

— Надо же! Кто бы мог подумать! — удивился владелец модного в среде московского бомонда кафешантана моложавый подтянутый брюнет. — И это, когда бгатство так нуждается в сгедствах!

— Чему вы так удивляетесь, Натан Самуилович? Сами могли бы и побольше в ложу отчислять. Вы, небось, неплохие сливки снимаете с вашего роскошного «Амона» в Первопрестольной? — усмехнулся Сороков-Лестман. — Моднейшее место, эстрадные звезды. Высокий доход, и вы бы вполне могли поделиться. По братски, разумеется…

— Судагь, выбигайте выгажения! — обиделся Натан «Мудрый». — Бгатство и так нуждается во мне в самых газных сфегах, и я, между пгочим, позволяю себя использовать. Я незаменимый человек! Я обслуживаю сильных мига сего! Я интимно знаком с мигом закулисья. Я посвящен в тайные погоки людей и власти, в скгытые механизмы действия капиталов и газвития пгомышленности!

— Да вам-то чего бояться, monsieur Мансуров? — поддержал Натана доселе молчавший представительный тип, широколицый бородач с украшенным замысловатым вензелем-монограммой массивным перстнем-печаткой на указательном пальце, развалившийся в кресле нога на ногу, попыхивая дорогой гаванской сигарой. — Все, что с вами могут сделать, — это отстранить от государственной службы на три года. А если в результате скандала с Ландау Городскую думу разгонят, то в новой думе мы получим то же влияние, как без его, так и без вашего участия — не сомневайтесь.

— А на вашем бы месте, Зиновий Петрович, — принял сторону родовитого, вдвойне сиятельного князя-графа видный банкир, — я таки бы вообще помолчал и ни о чем не беспокоился. У вас огромные имения, десять миллионов банковского капитала, и следствие вам ни с какой стороны не грозит — вы вовремя ушли на покой, у вас же железное алиби, батенька!

— Ну разумеется! Конечно, конечно! — язвительно произнес бородач, якобы впервые услышавший о том, что его баснословное состояние ни для кого из собравшихся не секрет. — Вам ли, Аркадий Вениаминович, как директору Учетного ссудного банка не знать, сколько у меня средств на счетах!

— Кстати говоря, не желаете ли, милейший Зиновий Петрович, воспользоваться услугами Банковского дома Вавельберга? — предложил еще один брюнет, упитанный, с моноклем. — Или Московского международного торгового банка? Директор его — тоже наш брат высокой степени посвящения. Это очень почтенное кредитное учреждение с безупречной репутацией, и проценты по вкладам высокие. Впрочем, не вам рассказывать — там открывают корреспондентские счета многие из братьев. Вот и перевели бы туда хотя часть своих активов.

— Да знаю я этого директора как облупленного! Ему же ж директором-то пришлось стать, потому что половину своего капитала из «прошлой жизни» он проиграл в рулетку! Надеюсь, председатель московской ложи сможет на него повлиять в нужном направлении, — не вынимая изо рта сигару, процедил Зиновий Петрович.

— Вы, брат, лучше бы на-а-а себя посмотрели: вкладываете деньги в особняки, в-в-в бриллиантовые колье, покупаете своим… не буду говорить, кому, шиншилла и горностаевые м-манто, прож-жигаете жизнь в Ницце… А д-дела не делаете! У нас у всех одна цель, и надо работать на ее достижение, а-а потом можно будет п-подумать и о женщинах, и о б-брилльянтах! — посмел возразить важному Зиновию товарищ прокурора.

Взволнованный, тот встал и положил недокуренную сигару на блюдечко.

Ситуацию разрядил доселе молчавший один из братьев высокой степени посвящения, господин Шкаров, являвшийся членом ревизионной комиссии:

— Да что с вами, братья?! О том ли вы говорите? Все, что я пока здесь услышал, детский лепет и не по существу. Надо обсудить главное, архиважное, то, для чего мы здесь собственно собрались! А склоками и ссорами сейчас не время заниматься, — властно прервал он спорящих. Все слушали, затаив дыхание. — У Ландау при обыске была изъята часть наших протоколов! И сейчас их уже перевели и они находятся у самого Государя. Вы понимаете?! Это же полный крах!!! И как вы только можете спокойно нести подобный бред? Если до дешифровки протоколов Думанский еще мог что-то сделать, уладить ситуацию, то теперь наш «достойнейший» Ландау находится неизвестно где. Его упрятали в казематы Тайной полиции, ясно, конечно, но куда именно — информация, закрытая от «мира», строго секретная. Благо, что списки этот… первый секретарь, со слов его сиятельства, оставил у нас и за них можно не беспокоиться.

(О последнем Мансуров откровенно слукавил, чтобы не вызывать паники среди присутствующих.)

— Пгостите, ваше сиятельство… — в волнении, срываясь со сдавленного шепота на крик, со своего места привстал взопревший владелец московского кабаре. — Быть такого не может! Там же есть сведения обо всем: кто в кого «попал» и кто сколько получил!!

125