Последний иерофант. Роман начала века о его конце - Страница 87

— В чем дело, дусик? — спросила очаровательница и нетерпеливо топнула ножкой. — Так и будешь стоять?

— Веди себя благоразумно. Ты меня с моим братцем не перепутала?

— Раньше тебя это не беспокоило. Не смею требовать любви, мой ангел, быть может, за грехи мои любви я и не стою, — продолжила она тоном трагической актрисы старой школы, сопроводив свои слова соответствующими жестами: как будто кто-то невидимый дергает за ниточки дурно сработанную марионетку.

«Не хватало только еще продолжения этой мелодекламации!» — Викентий Алексеевич, все более ощущал, что ему становится смертельно скучно в обществе этой «роковой» женщины.

— Ну пошутили, и хватит! Давайте же к делу, — справившись наконец с волной брезгливости, ровным тоном произнес он, будто находился у себя в конторе и разговаривал с самой обычной клиенткой, — у нас мало времени. Итак, вам нужно явиться в Страховое общество «Россия». Я для вас записал адрес, все документы, что необходимо иметь с собой, — вот здесь. Нужно сказать, что вам назначен прием у господина Козлевского. Вы запомнили? Козлевский Кирилл Владимирович! Дадите ему вместе с документами двести рублей. Говорить ничего не нужно, он сам прекрасно знает, что следует делать. Устроит все в тот же день без привлечения третьих лиц. Прощайте же, оставляю ваше неподражаемое общество. A propos, чуть не забыл! Как следует в подобных случаях, приношу глубочайшие соболезнования, безутешная вы наша. И еще полезный совет — на вашем месте я бы все-таки оделся. Климат в Петербурге отличен от южного, так и до насморка недалеко.

Он уже спустился на два этажа, когда разъяренная «дива» выскочила из квартиры. Так и не удосужившись набросить на себя хотя бы пеньюар, она свесилась вниз и огласила лестницу истошным криком:

— Никогда не познаешь жестокого наслаждения больших любовных разочарований! Вали к своей тяпуле! Я подожду, пока у тебя блажь пройдет. Но в этот раз с огнем играешь: цыганка зубищи огромные имеет, ты ей ни к чему. У нее другой интерес — денежный. Она для тебя самое подходящее общество! А вот еще погоди — как начнет выродков плодить каждый год, посмотрю, что тогда запоешь!

Когда Думанский достиг наконец выхода, сверху еще доносилась нескончаемая ругательная тирада, изобилующая самыми извилистыми коленцами и сделавшая бы честь любой базарной торговке или девке из третьеразрядного заведения.

— Ступай-ступай, как я рада, что рухнул ваш прожэкт со Свистуновым! Я немедля помчусь к нему и буду счастлива и любима! Пошел к чертям весь ваш бедлам и ты с ним тоже!

— Ну это уж как вам угодно, — последовал равнодушный ответ, а затем оглушительно хлопнула дверь в подъезде.

Обиженная «кесаревским» невниманием, даже безразличием к ее, как казалось ей, весьма соблазнительной доступности, Шерри Колдовская все же исполнила деловую инструкцию точь-в-точь: не раздумывая, она предложила судебному эксперту определенную сумму, «чтобы тело незабвенного супруга предать земле без тягостных проволочек». Эксперт Козлевский действительно оказался сговорчивым и выдал безутешной вдове необходимое свидетельство не только без волокиты, но и без опознания третьим лицом, что позволило Шерри в тот же день отнести в общество «Россия» сей «скорбный» документ вместе с заявлением о получении очень солидной страховой премии. Не прошло и недели, как «вдове Челбогашевой» выплатили полагающееся «утешительное» денежное возмещение — двадцать пять тысяч рублей! Все до копейки!!! Такого богатства Шерри никогда не держала в руках, а главное — все это теперь могло принадлежать ей одной, безраздельно…

VIII

Викентий Алексеевич, добравшись до опостылевшей старухиной «хазы», совершенно разбитый и почти ничего не соображая, отдался на волю волн. Никаноровна уставилась на него взглядом зловещей сивиллы:

— Все скитаешься по стогнам, шатаешься по кабакам? Спать небось пришел, странничек? А ты погодь — глазенки-то не закрывай, голубь, иди и смотри!

Адвокат, ни слова ни говоря, без единой мысли подчинился, и они, проследовав из комнаты, оказались на огромном рынке. Запахи свежеразделанных туш обрушивались здесь отовсюду и душили чувствительное обоняние Викентия. Во всем отвратительном натурализме протянулись бесконечные мясные ряды. Ища выход, он заметался, хватаясь за прилавки, но всюду были только свиные туши с бирками: «Княгиня Ариадна — 1000 руб.», «Гликерия — 300 руб. оптом», «Амалия — оптом и в розницу, 3 руб. за фунт». Подобным образом был маркирован и остальной «товар».

— Тело тебе? Или не слыхал уже? Иди и смотри! Выбирай любое.

Викентий Алексеевич закричал, дрожа от омерзения:

— Отдай МОЕ тело!!!

— Что ж ты так разволновался-то, милок? Заплатишь — и будет твое, — промурлыкала Никаноровна. — Ну? Любое выбирай! Какие деньги, такое и тело. Вон их сколько — на любой вкус! А он, вишь, раскричался! Чай не в институте благородных девиц. Тело ему подавай! Плати и обладай… Чем выше стоимость, тем слаще наслажденье. Свининка слатенькая, самая свежеющая — прислушайся, еще хрюкает! Свининки не желаете ли? У нас товар — у вас купец!

Чувства Викентия Алексеевича были доведены до пароксизма: мощная судорога свела в железные тиски ненавистное кесаревское тело. Думанский увидел его откуда-то со стороны медленно оседающим на каменный пол, в кошмарное месиво из уличной грязи и мясного крошева…

Очнулся он весь в испарине. В проклятой, смердящей от несвежести постели. По-видимому, было далеко за полдень. С кухни тянуло ужасным чадом: Никаноровна, напевая какой-то странный военный марш, пыталась приготовить нечто из продуктов, принесенных «Кесаревым» накануне. Тот настороженно прислушался к пению и стало ясно, в чем нелепость: бравурная мелодия диссонировала с отчаянно декадентским текстом.